Нильс Хаген - Охота на викинга [роман]
— И будем вместе?
— Да…
Я наклоняюсь и целую Ариту в теплые, мягкие губы. Она отвечает на поцелуй, но тут, перекрывая грохот колес и голоса Кости и Олега, прорезается скрипучий дискант старухи:
— О, гляньте-ка, молодые-то наши опять слиплись…
Арита отталкивает меня, опускает глаза и бормочет:
— От тебя перегаром пахнет.
Я решительно встаю, откатываю дверь купе, спрашиваю у вопросительно глядящих на меня Кости и Олега:
— А где тут можно купить зубную щетку и пасту?
Они несколько секунд непонимающе переглядываются, а потом вдруг, словно по команде, пунцовеют и начинают хохотать так, словно выкурили кальян с каннабисом…
Я давно хотел попутешествовать по России. Все же Москва, огромный мегаполис, шумный, суетливый, яркий или, скорее, пестрый, — это не совсем Россия, а может быть, и совсем не Россия. Те туристические места, в которых я бывал, — Суздаль, Переславль-Залесский, Ростов Великий, городок Мышкин, остров Кижи — тоже показались мне немножко выставочными, искусственными, как театральные декорации, построенные вокруг настоящих, реальных древних церквей.
Иду по качающемуся коридору вагона к туалету — выпитое пиво побуждает меня совершить этот поход, несмотря на ожидаемый кошмар — увы, я практически не встречал здесь чистых общественных туалетов. За окном рассвело, я вижу лес, серый и угрюмый в своей зимней обнаженности, а за лесом — бело-красную вышку сотовой связи и неожиданно яркий купол дальней церкви.
Вообще это поразительно, как мало сохранилось в России старинных, средневековых памятников! У страны с такой богатой историей нет почти ничего — только леса, поля, реки. Моя маленькая Дания вся утыкана замками, они там, словно грибы после дождя, высятся повсюду, а тут только в некоторых городах есть несколько крепостей с церквями внутри, или, как говорят русские, кремлей, — и все!
Дмитрий объяснял мне, что российская история была чересчур бурной, и очень многое разрушилось и погибло во время войн, а главное — большую часть древних крепостей, дворцов и храмов строили из дерева, благо его тут буквально неисчерпаемые запасы. Наверное, он прав, но мне кажется, что дело в другом: русские не любят жить вчерашним днем, они устремлены в будущее. Их стихия — не беречь древние камни, а постоянно создавать что-то очень масштабное, великое и небывалое. Сначала это была империя, самая большая в мире, потом коммунизм, со своими каналами, мостами, плотинами, заводами, ракетами и ледоколами, а сейчас…
Когда возможностей для созидания нет, в России начинается упадок и деградация. Мне, как иностранцу, со стороны это очень хорошо заметно. Русские не умеют торговать и существовать за счет товарооборота, это не их стезя. Но, похоже, мы все живем именно в такую эпоху, в эру «абсолютной перепродажи», как говорит Дмитрий.
Для того чтобы убедиться в этом и еще для того чтобы найти признаки какого-то движения вперед, возрождения страны, я хочу посмотреть на Россию изнутри. Работа и разные проблемы никак не давали мне сделать это раньше, а вот теперь появился хороший и, как пишут в новостях, легитимный шанс.
Наш поезд все дальше и дальше уходит от Москвы. Я пытаюсь мысленно представить себе карту и железную дорогу, по которой движется состав, и буквально задыхаюсь от вдруг открывшегося внутреннему взору пространства. Огромная территория, покрытая деревьями, изрезанная реками, расчерченная редкими полосами дорог, покрытая снегом, предстает предо мной во всем своем пугающем величии.
На первый взгляд это дикий, совершенно пустой и лишенный признаков цивилизации край, но, если присмотреться, можно увидеть возвышающиеся над лесами и берегами рек конструкции опор линий электропередач, похожие на стальных великанов, шагающих на растопыренных ногах.
Великаны держат в своих раскинутых руках провода, по которым со скоростью света несется электричество. Оно, как кровь в человеческом организме питает внутренние органы, дает жизнь крохотным деревням, поселкам и большим городам, неожиданно возникающим из снежного тумана посреди лесов и полей. В деревнях, поселках и городах живут люди, обычные, настоящие, живые, со своими горестями и радостями. Им нет дела до иррациональной жути, которую генерирует их страна, для них она не монстр, не чудовище, пугающее весь мир, а милая и добрая мать, которая всех их произвела на свет и поэтому называется русским словом «Родина».
Наш поезд проезжает через место, где железная дорога пересекает автомобильную. Я вижу в окно несколько легковых автомобилей, стоящих у шлагбаума. Они украшены лентами, цветами и воздушными шариками, дверцы открыты, и на улице, прямо на заснеженной дороге, танцуют под неслышную мне музыку мужчины в костюмах и женщины в красивых платьях, а в центре этого безумия кружится пара молодоженов.
На улице стоит страшный мороз, проводница сказала, что там двадцать два градуса ниже нуля! Можно было сидеть в теплых салонах машин и ждать, когда переезд освободится и свадебный кортеж проследует дальше, но этим людям захотелось танцевать — и они начали танцевать в одних костюмах и платьях, наплевав на мороз! Когда рассуждают и пишут про загадочную русскую душу, наверное, имеют в виду вот именно это — западному человеку трудно понять мотивацию поступков русских.
Трудно, но я очень стараюсь и буду продолжать стараться. Главное — выполнить обещание, данное Арите. Излишний алкоголь в моем организме и вправду начинает приносить неудобства. Как говорит Дмитрий: «На этой неделе пора завязывать».
Возвращаюсь в купе. У всех почему-то напряженные, даже злые лица. Старуха поджала фиолетовые губы, Олег сосредоточенно ковыряется толстыми пальцами в пакете с сухариками, Арита смотрит в окно. Костя подскакивает с места, хватает меня за свитер:
— Слышь, Колян, твоя-то учудила, блин!
Непонимающе смотрю на Ариту. Она поднимает на меня глаза, в них стоят слезы.
— Что случилось? — спрашиваю я и отчетливо слышу в собственном, голосе какой-то, новый оттенок. Я никогда не участвовал в семейных ссорах и скандалах — в детстве был мал, а потом отец покинул своих хиппи, и они с матерью перестали ругаться. Теперь, похоже, у меня появилась возможность приобрести бесценный опыт.
— Она, — Костя тычет пальцем в Ариту и буквально кипит от возмущения, — квартиру на сигнализацию поставить забыла! Корова, блин!
Олег подает голос из своего угла у окна:
— Говорит, возвращаться надо. Правда, что ли?
Я вздыхаю. Это действительно так — сигнализация в квартире, которую я снимаю для Ариты, настроена таким образом, что, если в течение двадцати четырех часов не поставить ее на охрану или не отключить блок контроля, она сработает, и на пульт в полицию пойдет сигнал, после которого приедет группа с автоматами.
— Ну я забыла-а… — на горькой слезе тянет Арита. — Ни, что теперь дела-ать? Надо в Москву…
— Балда пустоголовая, — скрипит старуха. Мне очень хочется ударить ее, потом врезать Косте и напоследок Олегу.
— Почему вы довели ее до слез? — с трудом сдерживаясь, спрашиваю я у родственников. — Это же ерунда, пустяк! Каждый может что-то забыть. Позвоним и всё сделаем…
— Нет, по звонку не получится, — отвечает Рита, — ты же сам говорил, что нужно заранее заявку подавать, если мы хотим с ними по телефону связываться…
Я удивляюсь. Возможно, я такое и говорил, возможно, оно так и было, но после всего выпитого память сбоит.
— Ты же сам говорил, что, если я полечу с тобой, нужно не забыть в компанию обслуживания сигнализации позвонить и заявку оставить, что на время отъезда мы с ними будем по телефону связываться, если что. Перед твоей поездкой на Рождество. Ты что, не помнишь?
— Да… наверное, — бормочу я, хотя в памяти по-прежнему ничего.
— Так что теперь, поезд кидать, блин? — непонимающе смотрит на меня Костя. — Или пусть одна едет?
Все молчат. Арита встряхивает головой, поправляя челку, мизинцем снимает с ресниц слезинку и заявляет уже совсем с другой интонацией:
— Я одна не поеду. Боюсь…
Олег и Костя быстро переглядываются. Старуха всплескивает руками:
— Вот зараза! Весь праздник нам испортила!
— Сестренка, — очень приторным голосом произносит Костя. — А можно с тобой переговорить тет на тет?
Я вижу — он очень расстроен. И Олег огорчился, и даже старуха печалится. Все же они — хорошие люди, ведь все это путешествие затеяно ради меня, и то, что оно может не состояться, в сущности, мои проблемы.
Олег дергает Костю за штаны, жестом показывает — сядь, достает телефон:
— Успеете вы еще наговориться. А пока я позвоню Николаю Александровичу…
Арита почему-то бледнеет. Я не знаю, кто такой Николай Александрович, да это и не важно. Важно другое — все они, включая мою девочку, считают большой сложностью то, что таковой вообще не является.
